Летописец (от старослав. пиздец лету) – период межсезонья с 1 сентября по 31 мая следующего года. Ознаменовывается ярко выраженным мототоксикозом и апатией к жизни без колес.
Ну, вот и всё! Летописец вступил в свои права… Для кого – первый учебный день, а для кого – долгие-долгие месяцы ожидания очередного лета. Буквально пара слов о грядущем, как оно бывает… Итак, в Летописец…
По ночам, нередко можно встретить пеших байкеров, которые, прикрутив болтами на спину куртки госномер своего мотоцикла, медленно бродят по междурядью кольцевых автодорог (шоссе, центральных проспектов городов России), сигнализируя руками о предстоящих маневрах. Проезжающие мимо автолюбители притормаживают, ободряюще сигналят и мигают аварийками, отламывают от своих машин боковые зеркала и отдают их грустным байкерам, чтобы хоть как-то их утешить.
Иногда, байкеры собираются группами по три-четыре человека, отлавливают на улице одиноких прохожих, и, показывая им фотографии мотоциклов, начинают в красках расписывать все характеристики своих железных коней: сколько жрет, сколько прет, etc; просят задавать вопросы, если вдруг что непонятно.
Особо отчаявшиеся мотоциклисты приходят к постам ДПС. С комплектом документов на руках, они подробно рассказывают инспекторам обо всех своих нарушениях, оставшихся незамеченными стражами дорог, и настойчиво умоляют наказать их по всей строгости законов РФ. Растроганные гайцы, не скрывая слез умиления, с радостью отзываются на благородные позывы байкеров: выписывают им штрафные квитанции, по-отечески журят за просроченные транзиты, при отсутствии талона о прохождении ТО наказывают в тот же день самолично снять номера и не вешать их обратно до начала мотосезона.
С оргиями, во время Летописца, у байкеров как-то не складывается, ибо одна из древнейших мотозаповедей «Села-дала!», в этот период не действует, а еще недавно бывшие вторыми номерами боевые подруги злопамятно мстят холодным безразличием за каждую незамеченную на трассе кочку и обожженные глушаками лодыжки. Спрос на жриц любви, облаченных в мотоэкип, резко возрастает; из тройки топ-запросов Яндекса не выползают «сиськи».
Байкеры-ортодоксы, исходя из древних традиций своих предков, устраивают народные гуляния. На главной площади города, у подножья статуи Священному Мопеду Верховина, сжигаются чучела Снегурочки и Дедушки Мороза. Тут же все желающие могут угоститься блинами, испеченными на мотюлевской отработке; выпить пива из краника разваренного двадцатилитрового бака от Harley-Davidson, 1942-го года выпуска; собственноручно загарпунить, освежевать и сварить животное криведко. Заезжие тату-мастера забивают всем желающим памятные татухи индийской хной.
В период Летописца, тру-байкеры нередко выступают с собственными соцпрограммами: они разъезжают на общественном транспорте по школам, в подробностях рассказывают ученикам истории о том, как и когда потерялись остальные 99% их репутации; агитируют девочек, сразу после окончания школы, покупать права и садиться за руль автомобиля (ибо там, как минимум, целых три бесполезных для вождения зеркальца); ребят, уже познавших в свои годы все прелести скутеро-вождения, заранее вербуют в собственные мотоклубы. Иногда, тру-байкеров можно увидеть в местах скопления частных извозчиков. Они рассказывают ошарашенным водителям о существовании правил дорожного движения; рисуют на асфальте цветными мелками дорожные знаки и терпеливо объясняют их назначение; помогают с мелким ремонтом автомобиля и мастерски тонируют «в ноль» стекла «99-тых»…
Подходит к концу август. Посмотрим, что же это было за лето.
Как-то перестала часто писать о событиях в жизни в дневнике, поэтому придется писать по памяти =)
Июнь. Начало июня - сессия. Последняя! Господи, это была последняя сессия!!! До сих пор как-то не отпускает =) Хотя прошла наверно легче всех предыдущих, хотя предполагались сложности... Последний рисунок, последняя живопись, последняя ПАРА! Это дело даже шампанским отмечали =) Да вообще почти все отмечали и не по одному разу =) Впереди диплом и госы... Когда сессию закрыли, казалось - до этого еще так далеко, целое лето впереди... А оно так быстро пролетело =( В середине июля - уволилась с работы. Успела много раз пожалеть об этом, но все же это правильно, надо расти профессионально, а в мобиконе этого не светило. Хоть и до сих пор не могу найти что-то интересное и подходящие. Очень скучаю по этой работе и по коллегам - многие из которых из коллег превратились в хороших друзей. Конец июня ознаменован поездкой (последней в моей жизни с таким большим количеством народу) в Чехию-Германию. Сколько тогда ругались =) Но, если от того что поездка была организована просто мега-отвратительно (большой минус турфирме "Пирамида"), но все-таки было весело. Чего стоит только сломанный автобус и перебежки с фляжкой по кустам =)
Июль.
Каждый июль у меня начинается с дня рождения. Благодаря подарку девчонок - мини-набору бармена =) открыла в себе новый талант - мешать коктейли. И правда, что-то в этом есть =) Начинаем потихоньку собирать бар дорого алкоголя. Беда только - на то он и дорогой, что сразу все составляющие и не купишь =) Там же, на дне рождения, естественно по пьяни, пришла в голову мысль переехать от родителей. Ну, как правило, самые важные решения по пьяни и принимаются =) Долго думала, смогу или не смогу... А еще и запланированная поездка в екатер на моцике, на которую я с зимы копила деньги обломалась - тех.состояние мотоцикла не позволило. И я решила - а пусть! И деньги на квартиру и на автономное от предков проживание вроде как есть на первое время.
Август.
Август. Как раз тот месяц, в котором я должна была ехать в екатер. Но так получилось, что весь месяц ничего не делала. Преследует мысль, что месяц жизни прожила зря =/ Хотя - уже почти месяц живо отдельно от родителей - и что-то в этом есть. Учусь готовить, стирать, убирать =) Преследует мания порядка - на полу до сих пор ничего не валяется =) Может, это от того что б перед девчонками стыдно не было, а может в человека нормального превращаюсь...
Как-то очень быстро оно прошло, это лето... Бесполезно. Жалко очень, что закончилось. Зима обычно такая длинная =( Да еще и диплом предстоит...
Сделала доброе дело, причем сделала судя по всему правильно - помогла восстановить справедливость и при этом ни с кем не испортила отношений. Первый раз в жизни, епт.
Немного лет тому назад, Там, где, сливаяся, шумят, Обнявшись, будто две сестры, Струи Арагвы и Куры, Был монастырь. Из-за горы И нынче видит пешеход Столбы обрушенных ворот, И башни, и церковный свод; Но не курится уж под ним Кадильниц благовонный дым, Не слышно пенье в поздний час Молящих иноков за нас. Теперь один старик седой, Развалин страж полуживой, Людьми и смертию забыт, Сметает пыль с могильных плит, Которых надпись говорит О славе прошлой - и о том, Как, удручен своим венцом, Такой-то царь, в такой-то год, Вручал России свой народ.
---
И божья благодать сошла На Грузию! Она цвела С тех пор в тени своих садов, Не опасаяся врагов, 3а гранью дружеских штыков.
2
Однажды русский генерал Из гор к Тифлису проезжал; Ребенка пленного он вез. Тот занемог, не перенес Трудов далекого пути; Он был, казалось, лет шести, Как серна гор, пуглив и дик И слаб и гибок, как тростник. Но в нем мучительный недуг Развил тогда могучий дух Его отцов. Без жалоб он Томился, даже слабый стон Из детских губ не вылетал, Он знаком пищу отвергал И тихо, гордо умирал. Из жалости один монах Больного призрел, и в стенах Хранительных остался он, Искусством дружеским спасен. Но, чужд ребяческих утех, Сначала бегал он от всех, Бродил безмолвен, одинок, Смотрел, вздыхая, на восток, Гоним неясною тоской По стороне своей родной. Но после к плену он привык, Стал понимать чужой язык, Был окрещен святым отцом И, с шумным светом незнаком, Уже хотел во цвете лет Изречь монашеский обет, Как вдруг однажды он исчез Осенней ночью. Темный лес Тянулся по горам кругам. Три дня все поиски по нем Напрасны были, но потом Его в степи без чувств нашли И вновь в обитель принесли. Он страшно бледен был и худ И слаб, как будто долгий труд, Болезнь иль голод испытал. Он на допрос не отвечал И с каждым днем приметно вял. И близок стал его конец; Тогда пришел к нему чернец С увещеваньем и мольбой; И, гордо выслушав, больной Привстал, собрав остаток сил, И долго так он говорил:
3
"Ты слушать исповедь мою Сюда пришел, благодарю. Все лучше перед кем-нибудь Словами облегчить мне грудь; Но людям я не делал зла, И потому мои дела Немного пользы вам узнать, А душу можно ль рассказать? Я мало жил, и жил в плену. Таких две жизни за одну, Но только полную тревог, Я променял бы, если б мог. Я знал одной лишь думы власть, Одну - но пламенную страсть: Она, как червь, во мне жила, Изгрызла душу и сожгла. Она мечты мои звала От келий душных и молитв В тот чудный мир тревог и битв, Где в тучах прячутся скалы, Где люди вольны, как орлы. Я эту страсть во тьме ночной Вскормил слезами и тоской; Ее пред небом и землей Я ныне громко признаю И о прощенье не молю.
4
Старик! я слышал много раз, Что ты меня от смерти спас - Зачем? .. Угрюм и одинок, Грозой оторванный листок, Я вырос в сумрачных стенах Душой дитя, судьбой монах. Я никому не мог сказать Священных слов "отец" и "мать". Конечно, ты хотел, старик, Чтоб я в обители отвык От этих сладостных имен, - Напрасно: звук их был рожден Со мной. И видел у других Отчизну, дом, друзей, родных, А у себя не находил Не только милых душ - могил! Тогда, пустых не тратя слез, В душе я клятву произнес: Хотя на миг когда-нибудь Мою пылающую грудь Прижать с тоской к груди другой, Хоть незнакомой, но родной. Увы! теперь мечтанья те Погибли в полной красоте, И я как жил, в земле чужой Умру рабом и сиротой. ... 16
Ты помнишь детские года: Слезы не знал я никогда; Но тут я плакал без стыда. Кто видеть мог? Лишь темный лес Да месяц, плывший средь небес! Озарена его лучом, Покрыта мохом и песком, Непроницаемой стеной Окружена, передо мной Была поляна. Вдруг во ней Мелькнула тень, и двух огней Промчались искры... и потом Какой-то зверь одним прыжком Из чащи выскочил и лег, Играя, навзничь на песок. То был пустыни вечный гость - Могучий барс. Сырую кость Он грыз и весело визжал; То взор кровавый устремлял, Мотая ласково хвостом, На полный месяц, - и на нем Шерсть отливалась серебром. Я ждал, схватив рогатый сук, Минуту битвы; сердце вдруг Зажглося жаждою борьбы И крови... да, рука судьбы Меня вела иным путем... Но нынче я уверен в том, Что быть бы мог в краю отцов Не из последних удальцов.
17
Я ждал. И вот в тени ночной Врага почуял он, и вой Протяжный, жалобный как стон Раздался вдруг... и начал он Сердито лапой рыть песок, Встал на дыбы, потом прилег, И первый бешеный скачок Мне страшной смертью грозил... Но я его предупредил. Удар мой верен был и скор. Надежный сук мой, как топор, Широкий лоб его рассек... Он застонал, как человек, И опрокинулся. Но вновь, Хотя лила из раны кровь Густой, широкою волной, Бой закипел, смертельный бой!
18
Ко мне он кинулся на грудь: Но в горло я успел воткнуть И там два раза повернуть Мое оружье... Он завыл, Рванулся из последних сил, И мы, сплетясь, как пара змей, Обнявшись крепче двух друзей, Упали разом, и во мгле Бой продолжался на земле. И я был страшен в этот миг; Как барс пустынный, зол и дик, Я пламенел, визжал, как он; Как будто сам я был рожден В семействе барсов и волков Под свежим пологом лесов. Казалось, что слова людей Забыл я - и в груди моей Родился тот ужасный крик, Как будто с детства мой язык К иному звуку не привык... Но враг мой стал изнемогать, Метаться, медленней дышать, Сдавил меня в последний раз... Зрачки его недвижных глаз Блеснули грозно - и потом Закрылись тихо вечным сном; Но с торжествующим врагом Он встретил смерть лицом к лицу, Как в битве следует бойцу! ..
19
Ты видишь на груди моей Следы глубокие когтей; Еще они не заросли И не закрылись; но земли Сырой покров их освежит И смерть навеки заживит. О них тогда я позабыл, И, вновь собрав остаток сил, Побрел я в глубине лесной... Но тщетно спорил я с судьбой: Она смеялась надо мной!
20
Я вышел из лесу. И вот Проснулся день, и хоровод Светил напутственных исчез В его лучах. Туманный лес Заговорил. Вдали аул Куриться начал. Смутный гул В долине с ветром пробежал... Я сел и вслушиваться стал; Но смолк он вместе с ветерком. И кинул взоры я кругом: Тот край, казалось, мне знаком. И страшно было мне, понять Не мог я долго, что опять Вернулся я к тюрьме моей; Что бесполезно столько дней Я тайный замысел ласкал, Терпел, томился и страдал, И все зачем?.. Чтоб в цвете лет, Едва взглянув на божий свет, При звучном ропоте дубрав Блаженство вольности познав, Унесть в могилу за собой Тоску по родине святой, Надежд обманутых укор И вашей жалости позор! .. Еще в сомненье погружен, Я думал - это страшный сон... Вдруг дальний колокола звон Раздался снова в тишине - И тут все ясно стало мне... О, я узнал его тотчас! Он с детских глаз уже не раз Сгонял виденья снов живых Про милых ближних и родных, Про волю дикую степей, Про легких, бешеных коней, Про битвы чудные меж скал, Где всех один я побеждал! .. И слушал я без слез, без сил. Казалось, звон тот выходил Из сердца - будто кто-нибудь Железом ударял мне в грудь. И смутно понял я тогда, Что мне на родину следа Не проложить уж никогда.
21
Да, заслужил я жребий мой! Могучий конь, в степи чужой, Плохого сбросив седока, На родину издалека Найдет прямой и краткий путь... Что я пред ним? Напрасно грудь Полна желаньем и тоской: То жар бессильный и пустой, Игра мечты, болезнь ума. На мне печать свою тюрьма Оставила... Таков цветок Темничный: вырос одинок И бледен он меж плит сырых, И долго листьев молодых Не распускал, все ждал лучей Живительных. И много дней Прошло, и добрая рука Печально тронулась цветка, И был он в сад перенесен, В соседство роз. Со всех сторон Дышала сладость бытия... Но что ж? Едва взошла заря, Палящий луч ее обжег В тюрьме воспитанный цветок...
22
И как его, палил меня Огонь безжалостного дня. Напрасно прятал я в траву Мою усталую главу: Иссохший лист ее венцом Терновым над моим челом Свивался, и в лицо огнем Сама земля дышала мне. Сверкая быстро в вышине, Кружились искры, с белых скал Струился пар. Мир божий спал В оцепенении глухом Отчаянья тяжелым сном. Хотя бы крикнул коростель, Иль стрекозы живая трель Послышалась, или ручья Ребячий лепет... Лишь змея, Сухим бурьяном шелестя, Сверкая желтою спиной, Как будто надписью златой Покрытый донизу клинок, Браздя рассыпчатый песок. Скользила бережно, потом, Играя, нежася на нем, Тройным свивалася кольцом; То, будто вдруг обожжена, Металась, прыгала она И в дальних пряталась кустах...
23
И было все на небесах Светло и тихо. Сквозь пары Вдали чернели две горы. Наш монастырь из-за одной Сверкал зубчатою стеной. Внизу Арагва и Кура, Обвив каймой из серебра Подошвы свежих островов, По корням шепчущих кустов Бежали дружно и легко... До них мне было далеко! Хотел я встать - передо мной Все закружилось с быстротой; Хотел кричать - язык сухой Беззвучен и недвижим был... Я умирал. Меня томил Предсмертный бред. Казалось мне, Что я лежу на влажном дне Глубокой речки - и была Кругом таинственная мгла. И, жажду вечную поя, Как лед холодная струя, Журча, вливалася мне в грудь... И я боялся лишь заснуть, - Так было сладко, любо мне... А надо мною в вышине Волна теснилася к волне. И солнце сквозь хрусталь волны Сияло сладостней луны... И рыбок пестрые стада В лучах играли иногда. И помню я одну из них: Она приветливей других Ко мне ласкалась. Чешуей Была покрыта золотой Ее спина. Она вилась Над головой моей не раз, И взор ее зеленых глаз Был грустно нежен и глубок... И надивиться я не мог: Ее сребристый голосок Мне речи странные шептал, И пел, и снова замолкал. Он говорил: "Дитя мое, Останься здесь со мной: В воде привольное житье И холод и покой.
*
Я созову моих сестер: Мы пляской круговой Развеселим туманный взор И дух усталый твой.
*
Усни, постель твоя мягка, Прозрачен твой покров. Пройдут года, пройдут века Под говор чудных снов.
*
О милый мой! не утаю, Что я тебя люблю, Люблю как вольную струю, Люблю как жизнь мою..."
И долго, долго слушал я; И мнилось, звучная струя Сливала тихий ропот свой С словами рыбки золотой. Тут я забылся. Божий свет В глазах угас. Безумный бред Бессилью тела уступил...
24
Так я найден и поднят был... Ты остальное знаешь сам. Я кончил. Верь моим словам Или не верь, мне все равно. Меня печалит лишь одно: Мой труп холодный и немой Не будет тлеть в земле родной, И повесть горьких мук моих Не призовет меж стен глухих Вниманье скорбное ничье На имя темное мое.
25
Прощай, отец... дай руку мне: Ты чувствуешь, моя в огне... Знай, этот пламень с юных дней, Таяся, жил в груди моей; Но ныне пищи нет ему, И он прожег свою тюрьму И возвратится вновь к тому, Кто всем законной чередой Дает страданье и покой... Но что мне в том? - пускай в раю, В святом, заоблачном краю Мой дух найдет себе приют... Увы! - за несколько минут Между крутых и темных скал, Где я в ребячестве играл, Я б рай и вечность променял...
26
Когда я стану умирать, И, верь, тебе не долго ждать, Ты перенесть меня вели В наш сад, в то место, где цвели Акаций белых два куста... Трава меж ними так густа, И свежий воздух так душист, И так прозрачно-золотист Играющий на солнце лист! Там положить вели меня. Сияньем голубого дня Упьюся я в последний раз. Оттуда виден и Кавказ! Быть может, он с своих высот Привет прощальный мне пришлет, Пришлет с прохладным ветерком... И близ меня перед концом Родной опять раздастся звук! И стану думать я, что друг Иль брат, склонившись надо мной, Отер внимательной рукой С лица кончины хладный пот И что вполголоса поет Он мне про милую страну.. И с этой мыслью я засну, И никого не прокляну!..."